Мелодия созерцания

Галым Оспанов пишет плоды, цветы, вазы. Композиции просты: на столе располагается несколько предметов. Ничего экзотического.

Однако натюрморты притягивают внимание. Даже удивляют, особенно если рассматривать их не по одиночке, а группами: одни и те же предметы предстают различно - то в полноте своих качеств, то в избирательности черт, то в абстрагировании от конкретности.

Изображения предметов и образные концепции располагаются в амплитуде ясно - туманно, близко - далеко, знаемо-таинственно. Смена интерпретаций происходит не в линейно развивающемся времени, а в ритме движения качелей: туда-сюда. Или в движении по спирали: возвращение к прежнему, но на другом уровне. Мир привлекателен для любого наблюдательного человека во всех своих проявлениях, а уж точек зрения на него не перечесть. И каждая - убедительна.

Когда живописца притягивает натура, конкретности, приметы природы и цивилизации, тогда на холсте возникает красота фактуры, формы, силуэта и цвета каждого отдельного предмета, расположенного в выразительной близости или отдаленности от других. Когда волнует среда обитания, тогда в изображении букетов, например, главной становится задача передать жизнь цвета в световом потоке, иначе - сияние красоты, исходящее от каждого лепестка. В результате ботанические имена почти исчезают - возникают мелодии цветовых нюансов: голубая, золотистая, серебристая, светло-красная гаммы, адекватные настроению, состоянию души и мировосприятию художника именно в данный момент жизни (Солнечный свет; Осенний букет. 2005).

Когда художника волнуют связи и отношения, он отказывается от иллюзорной фиксации конкретно прелестного, чтобы посмотреть за грань вещей и, как ни странно, увидеть нечто бытийное: не отдельное и разделённое, а корреспондирующее к соседнему. Возникает, своего рода, социум вещей, несущий в себе отблески человеческих отношений (Розовые цветы. 2005; Хрусталь и стекло; Медь на синем. 2006).

В этих случаях художник привлекают, если сравнить живопись с речью, не столько замечательные слова, сколько контекст, не равный простой сумме дефиниций. Предметы теряют избыточные приметы конкретности, с них слетает все в данный момент не актуальное, их характеристики стягиваются к простым определениям: круглое, вертикальное, желтое, белое, малое, большое. Место обитания перестает быть нейтральным пространством для героев - объектов, но приобретает равноценное с ними значение. И теперь динамичные соотношения пространственных цезур и сохранившихся или исчезающих абрисов, цветовые следы предметов и окружающей среды создают образы, чреватые поэтическим и метафизическим смыслом.

Даже если художника привлекает задача изобразить предмет как таковые, он не ограничивается оболочками вещей и случайным их соседством. В его натюрмортах и давно знакомые предметы таят нечто подвижное, неуловимое, недоступное. Чтобы передать ускользающую их красоту, он смотрит на них словно через матовый экран, смягчающий очертания. И отодвигает предметы немного в глубину от края столешницы: лицом к лицу лица не увидать. И создает формы точечными мазками, чтобы впустить между ними фотоны света и освободить поверхности вещей от холодной зеркальности.

Если художника волнует общее житие вещей, он сводит предмет к знаку, погружает силуэты в активное поле жизни, приближает условное изображение к зеркалу холста. Возникает некое декоративное целое, внутри которого каждый потерял кое-что от своей полноты, но зато теперь может удачно вписаться в ансамбль. Иногда это сосуществование идиллично, иногда - драматично.

Натюрморт кажется самым камерным жанром в искусстве: можно всю жизнь просидеть в мастерской (на балконе, на кухне) и писать только накопившиеся здесь вещи или кем-то принесенные цветы и фрукты.

Однако этот жанр притягателен не только для тех, кто любит язык конкретных форм, но и для тех, кто желает говорить о мире, но не напрямую, а по касательной, когда предметы (в их отдельности и связи), сообщают не только о себе, но означают и нечто иное - человеческое.

В натюрмортах Галыма Оспанова чаще всего материализуется идея деликатного согласия, дружеской взаимосвязи, мирного диалога. И всегда звучит тихая мелодия созерцания, неторопливого и бережного всматривания в то, что находится перед внешним и внутренним взором художника.

Баян Барманкулова
искусствовед